Очень часто форумчане ставят вопрос ребром: Теории мы наелись по горло, а где же плоды этой теории, где духовная практика? Под практикой как правило предлагают примером дела Иисуса - это целительство и разовые чудеса.
- Дескать, вот Учитель как подкреплял свою "теорию" практикой!
Павел к практике относил и пророчества и проповедничество евангелия (благой вести), называя такую практику призванием.
А вот буддисты духовную практику накрепко связывают с блаженствами, называют такое состояние - просветлением. Применять в жизни магическую силу среди обывателей ( как правило) под запретом.
Дело в том, что способность получать удовольствие от физического мира ограничена нашими сенсорными каналами – кожным покровом определенной площади, парными органами зрения, слуха, обоняния – и одним-единственным языком с вкусовыми пупырышками. Можно отнести сюда же и гениталии.
У этой системы очень узкая, как говорят технари, полоса пропускания.
Даже если одновременно массировать все тело самым откровенным и бесстыдным способом, услаждать глаза прекрасными картинами, уши – божественной музыкой, а рот – разными волшебными вкусняшками, по-настоящему большим деньгам тут развернуться негде. Насыщение системы наступит быстро.
Нельзя растворить в маленькой кастрюльке с водой сколько угодно соли, даже если это зеленая соль земли. Да, за тысячу долларов можно купить больше физического удовольствия, чем за сто. За десять тысяч – чуть больше чем за тысячу. Но за сто тысяч уже не купишь больше, чем за десять.
Вернее, купить можно, но это будет уже не физическое удовольствие. С какого-то порога все наслаждения становятся чисто ментальными. Выходит, что мудрец с реальной властью над своим сознанием будет счастливее богача, который в состоянии управлять своим умом лишь окольными методами. Чему и учили нас когда-то сказки народов мира…
Джана сама по себе – невероятное наслаждение, причем не столько физическое, сколько духовное (если такое разделение еще сохраняет в этих высоких пространствах смысл).
– Джаны. Или дхьяны. Их 4 ступени. Есть сравнение: на первой счастье от отсутствия чего-либо; на второй появляется оркестр божественной музыки; на третьей мотив оркестра исполняет один инструмент, допустим флейта - это тонкость и изысканность и наконец на 4-ой вновь тишина. но эта тишина после наполнениея (по другому выразить не удаётся) и такая тишина приносит счастья более чем три первых вместе взятых. Эти 4 джаны суть подготовки к непосредственно просветлению. Просветлений тоже 4 штуки (основных) - это и есть духовная практика.
– Да. И я тогда спросил, зачем они нужны монахам. С какой целью.
– Медитативные абсорбции в практике созерцания нужны главным образом для того, чтобы добиться высокой сосредоточенности ума. Сфокусированный подобным образом ум используется затем для так называемой випассаны, или медитации прозрения.
– А что это такое – медитация прозрения?
– Ну, есть много определений. – Но правильно, думаю, будет сказать, что это такая духовная практика, при которой медитатор непосредственно постигает три главные характеристики бытия…
– Созерцание трех характеристик ведет к глубоким инсайтам относительно природы реальности, – Причем, если радостное счастье джан является лишь временным переживанием, то глубокие инсайты випассаны остаются с медитатором навсегда. Происходит перманентная трансформация восприятия. Это, по сути, и есть «просветление» в прямом смысле – как бы прояснение оптики, сквозь которую видна реальность.
– И оно даже лучше джан?
– Так сложно ставить вопрос, Джаны являются этапами на пути к просветлению. Вы как бы поднимаетесь по ступеням к вершине.
– Если к вершине поднимаются по ступеням то, наверно, хотят что-то на этой вершине найти. Что-то такое, чего на самих ступенях нет. Логично? А то зачем все это надо. Устроился на удобной ступеньке и торчишь себе всю жизнь. Если наверх поднимаются, значит, там лучше.
Напоминает в христианстве лестницу Петра.

Гипотетически представляется ситуация: за большие деньги при помощи инженерного (научного) устройства под названием "пантограф" неподготовленный медитациями человек подключается к подготовленному (монаху) и ментально получает возможность сопереживать упомянутые джаны.
Там было столько микроскопических ощущений, столько кратчайших жизней ума, столько празднеств и трагедий, столько… столько… Мой ум стал стремительно перемещаться от одного ощущения к другому, и везде обнаруживал одно и то же. Как если бы, взыскуя божественных тайн, я гонялся за Зевсом, принявшим форму орла – и все время настигал его, но этот огромный орел каждый раз оказывался сделанным из множества колибри.
Каждая из птичек проносилась передо мной по очереди, и я отчетливо различал ее клюв и хвост, и не мог понять, в какой из них прячется тайна. Я догадывался даже, что любую колибри можно точно так же увидеть в качестве крохотного облака мушек, а каждую мушку…
Словом, это было неописуемо. Приятного в этом, положим, не было – но это было интересно и не похоже ни на что другое.
Мир расщеплялся на атомы, а эти атомы расщеплялись на частицы, и так без конца, без конца.
Но когда я стал следить за изменчивостью, сразу же выяснилось много нового.
Сперва я заметил вот что: хоть в джане ничего вроде нет, это «ничего» все время немного разное. А как только это стало ясно, так я и увидел остальное.
Сразу. За долю мига. Инсайт, по-другому не скажешь.
Что происходит в темноте, когда эта темнота каждую секунду слегка другая? Или когда ничего не думаешь, но это «не думаешь» все время немного разное? Как это назвать? Это как ночной пруд – его не видно, а потом ветер поднимет рябь, и на этой ряби чуть задрожит свет фонаря… Вот только тогда и видишь воду. Вернее, не видишь – по нескольким бликам мозг вычисляет, что пруд есть.
Вот такую же рябь можно различить и в джане. Это не относится в чистом виде ни к зрению, ни к слуху, ни к ощущениям, ни к мыслям. Шесть чувств тут смешаны во что-то такое, что не похоже ни на что из нашего мира.
Это как бы невидимые волны: докатившись до требуемой черты, они делаются нами. Увидеть их нельзя, потому что мы, наблюдатели, тоже возникаем из них – а как заметить то, что только собирается тобой стать? Парня, способного это сделать, еще нет.
Но, поскольку тебя самого в четвертой джане тоже нет, эти волны иногда становятся смутно и как бы интуитивно различимы (вопрос «кому» здесь не имеет смысла), и переживание это не спутаешь ни с чем другим.
Эти волны становятся миром и нами. А потом новым миром и нами, и опять, и опять. Мы все время возникаем из них, как Афродита из пены – кадр за кадром, вместе со всей нашей вселенной. Мы действительно состоим из быстро сменяющихся кадров, в точности как кино.
А когда начинаешь видеть вместо кино кинопленку, все великие кинематографические вопросы снимаются как грязные носки. Есть Бог, нет Бога, есть ли загробная жизнь, есть ли Мировая душа… Все это полная фигня. Главное, наиважнейшее, о чем даже и сказать-то трудно, видишь в это время сам – и понимаешь дивные вещи.
Из волн появляется и душа, и тело, и все остальные человеческие развилки с разводками.
Эти волны – как бы непостижимая радиопередача, из которой возникает все. В сущности, до нее ничего знакомого нам нет. Я, ты, другие, мир, тело, душа – это то, чем волны становятся после… Не знаю, как сказать. Нашего с ними отождествления? Что-то вроде этого, хотя тут уже очень трудно продираться сквозь слова, потому что они начинают противоречить сами себе.
Это как подаваемое к соплу топливо за секунду до воспламенения того огня, где мы корчимся всю жизнь и откуда не можем выйти, потому что мы и есть этот огонь. И смерть здесь вовсе не решает вопроса, поскольку никак не задевает ни этих волн, ни их непостижимого источника – пропав в одном месте, огонь вспыхнет в другом, и снова будет «я», головка от меня и все остальное многообразие человеческих радостей и смыслов.
Но это не значит, что огонь снова загорится в том же околотке. Нет. Огонь каждый раз заново создает свое «время», «место» и все такое прочее. Вот это я просек совершенно точно – и понял наконец, что хотел сказать саядо Ан, когда говорил, что спорить о феноменах нет никакого смысла. Ни смысла, ни возможности. Это как если бы дым рассуждал об огне. Вернее, думал, что рассуждает, пока его засасывает в вентиляцию.
Я раньше много раз читал во всяких мистических книгах – мы, мол, никогда не рождались, никогда не умрем, то-се, пятое-десятое… Всегда казалось, что понимаю. А понял только теперь.
– В общем, четвертая джана является вратами всемогущества. Вот, может, помните, в индийских эпосах такая линия встречается – какой-нибудь мудрец начинает тапас, в смысле практику самоусовершенствования, и богам вплоть до Брамы становится от этого не по себе… И они начинают мудреца соблазнять – то девочку подкинут, то еще что. Чтобы отвлечь от тапаса. Вот это как раз про четвертую джану. С незапамятных времен ее сторожат особые духи… или ангелы, не знаю, как лучше перевести. Они стерегут, конечно, не саму джану, а входящие в нее умы. Если вы, например, исследуете непостоянство в целях личного духовного роста, – Дамиан мрачно глянул мне в глаза, и я понял, что эту тему монахи поднимали тоже, – это еще ничего. Подобное допускается и даже приветствуется. Но если вы пытаетесь, пользуясь этой высокой сосредоточенностью, своевольно сдвигать мировые балансы и равновесия, то здесь вас могут сильно поправить. Потому что на каждого хитрого мага есть свой дух возмездия с защелкой.
Будда…
Ночью, при полной луне, под вой посрамленного Мары, он подтащил лестницу к хранилищу всех пряников на свете, приставил ее к стене – и даже разметил окна: вот тут, мол, пряники типа один, тут пряники типа два, тут пряники типа три и так далее.
Понятно, почему этого человека так любили в древней Индии. И ясно, почему все последующее развитие индийской цивилизации (да и самого буддизма) словно ставило одну единственную цель – как можно дальше увести от того, что черным по белому написано в сутрах. Окончательно раздачу пряников удалось прекратить только через тысячу лет после смерти Будды, когда утвердился взгляд, что джаны доступны одному из миллиона…
Можно, конечно и далее растекаться художественной мыслью по древу...
Кончилось банально, люди залезшие в высокие области познания без должной подготовки, получилось, очистились от своих бесов, но как не заполнившие очищенного пространства добрым, получили во много больше плохого, ибо старое вернулось да ещё с собой привело.