Дело в том, что слова, которые выражают истину, всем известны — а если нет, их несложно за пять минут найти через Google. Истина же не известна почти никому. Это как картинка «magic eye» — хаотическое переплетение цветных линий и пятен, которое может превратиться в объемное изображение при правильной фокусировке взгляда. Вроде бы все просто, но сфокусировать глаза вместо смотрящего не может даже самый большой его доброжелатель. Истина — как раз такая картинка. Она перед глазами у всех, даже у бесхвостых обезьян. Но очень мало кто ее видит. Зато многие думают, что понимают ее. Это, конечно, чушь — в истине, как и в любви, нечего понимать. А принимают за нее.
— А куда осознание идет после смерти?
— Ему нет надобности куда-то идти, — сказала я. — Вот ты разве идешь куда-то?. Осознание никуда не ходит. Наоборот, все, что куда-то идет, сразу становится его пищей.
— А чье это осознание? — спросил он.
— И это тоже является пищей осознания.
— Нет, ты вопрос не поняла. Чье оно?
— И это тоже, — терпеливо сказала я.
— Но ведь должен…
— И это, — перебила я.
— Так кто…
Тут до него, наконец, дошло — он взялся за подбородок и замолчал.
Все-таки объяснять такие вещи в отвлеченных терминах трудно. Запутаешься в словах: «В восприятии нет ни субъекта, ни объекта, а только чистое переживание трансцендентной природы, и таким переживанием является все — и физические объекты, и ментальные конструкты, к числу которых относятся идеи воспринимаемого объекта и воспринимающего субъекта…» Уже после третьего слова непонятно, о чем речь. А на примере просто. Он вот понял. Или почти понял.
— Что же это все, по-твоему, вокруг? — спросил он. — Как в «Матрице»?
— Почти, но не совсем.
— А в чем разница?
— В «Матрице» есть объективная реальность — загородный амбар с телами людей, которым все это снится. Иначе портфельные инвесторы не дали бы денег на фильм, они за этим следят строго. А на самом деле все как в «Матрице», только без этого амбара.
— Это как?
— Сон есть, а тех, кому он снится — нет. То есть они тоже элемент сна. Некоторые говорят, что сон снится сам себе. Но в строгом смысле «себя» там нет.
— Не понимаю.
— В «Матрице» все были подключены через провода к чему-то реальному. А на самом деле все как бы подключены через GPRS, только то, к чему они подключены, — такой же глюк, как и они сами. Глюк длится только до тех пор, пока продолжается подключение. Но когда оно кончается, не остается никакого hardware, которое могли бы описать судебные исполнители. И никакого трупа, чтобы его похоронить.
— Вот тут ты не права. Это как раз бывает сплошь и рядом, — сказал он убежденно.
— Знаешь, как сказано — пусть виртуальные хоронят своих виртуалов. Погребающие и погребаемые реальны только друг относительно друга.
— Как такое может быть?
Я пожала плечами.
— Погляди вокруг.
Он некоторое время молчал, размышляя. Потом хмуро кивнул.
— Жаль, не было тебя рядом, чтобы объяснить. А теперь уж чего… Жизнь сделана.
— Да, попал ты, бедолага, — вздохнула я. — Двигай теперь точку сборки в позицию стяжания Святаго Духа.
— Смеешься? — спросил он. —А ты сама в Бога веришь?
Я даже растерялась.
— Существует несколько уровней понимания.На самом примитивном это мессия, который придет и объяснит самое главное. Такая интерпретация навеяна человеческой религией.
— Совсем наоборот. В большинстве случаев, если ты что-то понял, ты уже никогда не сумеешь понять этого снова, именно потому, что ты все как бы уже знаешь. А в истине нет ничего такого, что можно понять раз и навсегда. Поскольку мы видим ее не глазами, а умом, мы говорим «я понимаю». Но когда мы думаем, что мы ее поняли, мы ее уже потеряли. Чтобы обладать истиной, надо ее постоянно видеть — или, другими словами, понимать вновь и вновь, секунда за секундой, непрерывно. Очень мало кто на это способен.
— Да, — сказал он, — понимаю.
— Но это не значит, что ты будешь понимать это через два дня. У тебя останутся мертвые корки слов, а ты будешь думать, что в них по-прежнему что-то завернуто. Так считают все люди. Они всерьез верят, что у них есть духовные сокровища и священные тексты.
— Что же, по-твоему, слова не могут отражать истину?
Я отрицательно покачала головой.
— Дважды два четыре, — сказал он. — Это ведь истина?
— Не обязательно.
— Почему?
— Ну вот, например, у тебя два глаза и две ноздри. Дважды два. А четырех я здесь не вижу.
— А если сложить?
— А как ты собираешься складывать ноздри с глазами? Оставь это людям.
— А?
— Неужели не понятно? Молчание и есть ответ.
— А словами можно? Чтоб понятно было?
— Там нечего понимать, — ответила я, — Когда тебе задают вопрос «что есть истина?», ты можешь только одним способом ответить на него так, чтобы не солгать. Внутри себя ты должен увидеть истину. А внешне ты должен сохранять молчание.
— А ты видишь внутри себя эту истину? — спросил он.
Я промолчала.
— Хорошо, спрошу по-другому. Когда ты видишь внутри себя истину, что именно ты видишь?
— Ничего, — сказала я.
— Ничего? И это истина?
Я промолчала.
— Если там ничего нет, почему мы тогда вообще говорим про истину?
— Ты путаешь причину и следствие. Мы говорим про истину не потому, что там что-то есть. Наоборот — мы думаем, что там должно что-то быть, поскольку существует слово «истина».
— Вот именно. Ведь слово существует. Почему?
— Да потому. Распутать все катушки со словами не хватит вечности. Вопросов и ответов можно придумать бесконечно много — слова можно приставлять друг к другу так и сяк, и каждый раз к ним будет прилипать какой-то смысл. Толку-то. Вот у воробья вообще ни к кому нет вопросов. Но я не думаю, что он дальше от истины, чем Лакан или Фуко.
Я подумала, что он может не знать, кто такие Лакан и Фуко. Но все равно, говорить следовало проще.
— Короче, именно из-за слов люди и оказались на Земле— Но ведь есть причина, по которой слова существуют, — сказал он. — Если люди оказались на Земле, надо ведь понять почему.
— Находясь на Земле, ты можешь сделать две вещи. Во-первых — постараться понять, почему ты на ней находишься. Во-вторых — вылезти оттуда. Ошибка отдельных людей и целых народов в том, что они думают, будто эти два действия как-то связаны между собой. А это не так. И вылезти с Земли гораздо проще, чем понять, почему ты на ней находишься.
— Почему?
— Вылезти с Земли надо всего один раз, и после этого про нее можно забыть. А чтобы понять, почему ты в ней находишься, нужна вся жизнь. Которую ты в ней и проведешь.
Некоторое время мы молчали, глядя в темноту. Потом он спросил:
— И все-таки. Зачем людям язык, если из-за него одни беды?
— Во-первых, чтобы врать. Во-вторых, чтобы ранить друг друга шипами ядовитых слов. В-третьих, чтобы рассуждать о том, чего нет.
— А о том, что есть?
. -- О том, что есть, рассуждать не надо. Оно и так перед глазами. На него достаточно просто указать пальцем.