Мистика и мистицизм в христианстве

[captain]

Это очень сложный вопрос. Потому что с одной стороны конечно же есть сверхъестественное действие Бога и Духа. С другой, написано и сатана может предстать в виде ангела света. И очень сложно человеку понять где Бог, а где действует великий обманщик и мастер подделки.

Гостья, привет! (забыл реальное имя).

Как вы считаете, мы должны стремится к сверхъестественному или нет?

[Гостья]

Гостья, привет! (забыл реальное имя).

В интернете меня кличут Аннета. Я уже привыкла.

Как вы считаете, мы должны стремится к сверхъестественному или нет?

Смотря что Вы под этим подразумеваете. Я думаю, что инициатива должна не от нас исходить. Бог когда захочет, то творит сверхъестественное. А когда человек сам ищет "чего то такого", то тут как тут сатана со своей подделкой. К сверхъестественному надо относится с большой осторожностью, помня, что мы не всегда можем отличить сатану от ангела света. Да, в жизни каждого случалось нечто мистическое, наверное... но не стоит его искать самому. Потому что это Божье действие. А мы не можем заставить Бога делать что то вопреки Его воле. А сатана не дремлет. Он то любитель напустить туману, прикрыться мистикой и увести человека в дальние дали от Бога, веры и спасения.

[Людмила]

"Восточное предание никогда не проводило резкого различия между мистикой и богословием, между личным опытом познания Божественных тайн и догматами, утвержденными Церковью. Слова, сказанные сто лет тому назад великим православным богословом митрополитом Филаретом Московским, прекрасно выражают именно это положение: «Необходимо, чтоб никакую, даже в тайне сокровенную премудрость (мы) не почитали для нас чуждою и до нас не принадлежащею, но со смирением устроили ум к божественному созерцанию и сердце к небесным ощущениям»2. Иначе говоря, догмат, выражающий богооткровенную истину, представляющуюся нам непостижимой тайной, должен переживаться нами в таком процессе, в котором вместо того, чтобы приспосабливать его к своему модусу восприятия, мы, наоборот, должны понуждать себя к глубокому изменению своего ума, к внутреннему его преобразованию, и таким образом становиться способным обрести мистический опыт. Богословие и мистика отнюдь не противополагаются; напротив, они поддерживают и дополняют друг друга. Первое невозможно без второй: если мистический опыт есть личностное проявление общей веры, то богословие есть общее выражение того, что может быть опытно познано каждым. Вне истины, хранимой всей Церковью, личный опыт был бы лишен всякой достоверности, всякой объективности; это было бы смесью истинного и ложного, реального и иллюзорного, это был бы «мистицизм» в дурном смысле этого слова. С другой стороны, учение Церкви не имело бы никакого воздействия на душу человека, если бы оно как-то не выражало внутреннего опыта истины, данного в различной «мере» каждому верующему. Итак, нет христианской мистики без богословия и, что существеннее, нет богословия без мистики. Не случайно предание Восточной Церкви сохранило наименование «богослов» только за тремя духовными писателями: первый из них – святой Иоанн Богослов, наиболее «мистичный» из четырех евангелистов, второй – святой Григорий Богослов, автор созерцательных поэм, и третий – святой Симеон, называемый «Новым Богословом», воспевший соединение с Богом. Таким образом мистика рассматривается в данном случае как совершенство, как вершина всякого богословия, как богословие «преимущественное».

В.Н. Лосский "Очерк мистического богословия восточной церкви"

[air]

"Восточное предание никогда не проводило резкого различия между мистикой и богословием, между личным опытом познания Божественных тайн и догматами, утвержденными Церковью. Слова, сказанные сто лет тому назад великим православным богословом митрополитом Филаретом Московским, прекрасно выражают именно это положение: «Необходимо, чтоб никакую, даже в тайне сокровенную премудрость (мы) не почитали для нас чуждою и до нас не принадлежащею, но со смирением устроили ум к божественному созерцанию и сердце к небесным ощущениям»2. Иначе говоря, догмат, выражающий богооткровенную истину, представляющуюся нам непостижимой тайной, должен переживаться нами в таком процессе, в котором вместо того, чтобы приспосабливать его к своему модусу восприятия, мы, наоборот, должны понуждать себя к глубокому изменению своего ума, к внутреннему его преобразованию, и таким образом становиться способным обрести мистический опыт. Богословие и мистика отнюдь не противополагаются; напротив, они поддерживают и дополняют друг друга. Первое невозможно без второй: если мистический опыт есть личностное проявление общей веры, то богословие есть общее выражение того, что может быть опытно познано каждым. Вне истины, хранимой всей Церковью, личный опыт был бы лишен всякой достоверности, всякой объективности; это было бы смесью истинного и ложного, реального и иллюзорного, это был бы «мистицизм» в дурном смысле этого слова. С другой стороны, учение Церкви не имело бы никакого воздействия на душу человека, если бы оно как-то не выражало внутреннего опыта истины, данного в различной «мере» каждому верующему. Итак, нет христианской мистики без богословия и, что существеннее, нет богословия без мистики. Не случайно предание Восточной Церкви сохранило наименование «богослов» только за тремя духовными писателями: первый из них – святой Иоанн Богослов, наиболее «мистичный» из четырех евангелистов, второй – святой Григорий Богослов, автор созерцательных поэм, и третий – святой Симеон, называемый «Новым Богословом», воспевший соединение с Богом. Таким образом мистика рассматривается в данном случае как совершенство, как вершина всякого богословия, как богословие «преимущественное».

В.Н. Лосский "Очерк мистического богословия восточной церкви"

Если Вы эту цитату имеете ввиду, то выделите в ней, пожалуйста, места, которые поддерживали бы Ваш тезис о том, что вера христианина основана на мнении.

[Людмила]

Если Вы эту цитату имеете ввиду, то выделите в ней, пожалуйста, места, которые поддерживали бы Ваш тезис о том, что вера христианина основана на мнении.

Знаете, чем хорошо уд? Оно развивает способность широко мыслить и ухватывать общий смысл.
Смотрите:
С другой стороны, учение Церкви не имело бы никакого воздействия на душу человека, если бы оно как-то не выражало внутреннего опыта истины, данного в различной «мере» каждому верующему. Итак, нет христианской мистики без богословия и, что существеннее, нет богословия без мистики.

[Гостья]

Знаете, чем хорошо уд? Оно развивает способность широко мыслить и ухватывать общий смысл.
Смотрите:
С другой стороны, учение Церкви не имело бы никакого воздействия на душу человека, если бы оно как-то не выражало внутреннего опыта истины, данного в различной «мере» каждому верующему. Итак, нет христианской мистики без богословия и, что существеннее, нет богословия без мистики.

Вот и наворочали некоторые конфессии, которые основываются на чьих то видениях и снах, такого, чего нет в Писании и от чего Апостолы пришли бы в ужас. Откуда пошли сковородки в аду? Черти с рогами откуда? Привиделись кому то? А загробные путешествия? Это я ещё самые вопиющие вещи взяла.

[Людмила]

Вот и наворочали некоторые конфессии, которые основываются на чьих то видениях и снах, такого, чего нет в Писании и от чего Апостолы пришли бы в ужас. Откуда пошли сковородки в аду? Черти с рогами откуда? Привиделись кому то? А загробные путешествия? Это я ещё самые вопиющие вещи взяла.

Думаю, Лосский говорил о практически переживаемом опыте. К снам и видениям всегда относятся осмотрительно. Есть правило: не принимать и не отвергать.

[air]

Как вы считаете, мы должны стремится к сверхъестественному или нет?

Лучше не самовольничать. Если сверхъестественный трансцендентный Бог пожелает, Он Сам откроет.
В желании выйти на связь с Богом Таким, Каким Он есть на самом деле содержится волюнтаризм формата "пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что".

Экстаз невозможно стимулировать гномической волей.