В своем осуждении семьдесят восьмой ереси Епифаний выступает против тех, кто в конце четвертого столетия (367 г.) в Аравии придерживался противоположной точки зрения; он называет их еретиками и дает им имя antidikotarianites, поскольку они не признают достоинство Девы Марии, т.е. ее вечную девственность. Но с другой стороны, в своем осуждении семьдесят девятой ереси он клеймит аравийскую секту collyridians, состоявшую из фанатичных женщин, которые, выступая в роли священнослужительниц, проводили богослужения в честь Девы Марии (вероятно, подражая образу поклонения Церере), принося ей в дар угощение. Епифаний провозглашает поклонение только Богу Отцу и Христу. Около 383 года Иероним с горечью и возмущением пишет, что Гельвидий и Иовиниан, цитируя отрывки из Св. Писания и из трудов учителей раннехристианской Церкви, например, Тертуллиана, придерживаются той точки зрения, что Дева Мария родила Иосифу детей после рождения Христа. Он усматривал в этом осквернение храма Святого Духа и даже сравнивал Гельвидия с Геростратом, разрушившим храм в Эфесе. Епископ Бонос Сардинский был осужден иллирийскими епископами за то, что держался точно такой же точки зрения, а римский епископ Сириций в 392 году одобрил такой приговор.



Св. Августин пошел еще дальше. В одном из своих замечаний в адрес Пелагия он согласился с ним в том, что на Деву Марию не распространяется фактический грех (но не первородный грех). Он хотел сделать для нее исключение только из всеобщей греховности человечества, но не более того. В его учении говорится о безгрешном рождении и жизни Девы Марии, но не об ее непорочном зачатии. Несомненно, что он, как Бернар Клервоский и Фома Аквинский, имел ввиду sanctificato in utero, подобно тому, о чем говорил Иеремия (1:5) и Иоанн Креститель (Лк.1:15), обладавшие даром пророчества, т.е. то, что Дева Мария была в еще более высокой степени освящена особой работой Святого Духа до своего рождения и была приготовлена к тому, чтобы стать непорочным сосудом для божественного Логоса. Рассуждения св. Августина, протянувшие нить от святости Христа к святости Его Матери, явились важным поворотным моментом к дальнейшим событиям. Они вели к доктрине непорочного зачатия, и в то же время к идее безгрешности самой Девы Марии и далее к началу человечества, к другой, новой, Еве, которая никогда не грешила. Оппонент св. Августина Пелагий с его монашеско-аскетической идеей святости и поверхностной доктриной греховности, даже превзошел св. Августина в этом вопросе, наделив Деву Марию абсолютной безгрешностью. Но следует помнить, что Пелагий отрицал первородный грех у всех людей, и что помимо Девы Марии он делал исключение из фактической греховности для таких ветхозаветных святых, как Авель, Енох, Авраам, Исаак, Мельхиседек, Самуил, Илия и Даниил, считая, что слово «все» в Рим. 5:12 означает большинство людей. Такая точка зрения ослабляет ту особую честь в вопросе безгрешности, которую он даровал Матери Господа. Точка зрения св. Августина по этому вопросу преобладала в Римско-католической церкви в течение длительного времени, но, в конце концов, Пелагий одержал верх.



Несмотря на подобное возвеличивание Девы Марии, нет никаких явных свидетельств об особом поклонении Деве Марии, отличающемся от поклонения святым вообще, до момента несторианского спора, который произошёл в 430 году. Этот спор стал важным поворотным моментом не только в христологии, но и в мариологии (учении о Деве Марии). Главным моментом в этом учении, несомненно, являлась связь Девы Марии с таинством Воплощения. Совершеннейший союз божественной и человеческой природы Иисуса, по-видимому, требовал, чтобы Дева Мария в некотором смысле называлась бы Богородицей, поскольку рожденное ею Дитя было не просто человеком Иисусом Христом. Церковь, разумеется, тем самым не утверждала, что Дева Мария была Матерью несотворенной божественной субстанции (ибо это было бы явно абсурдным и кощунственным утверждением), и что она сама была божественной. Церковь лишь утверждала, что Дева Мария была человеческим фактором или таинственным средством прихода вечного, божественного Логоса. Так, еще Афанасий и учители александрийской школы никейского периода, которые довели единство божественной и человеческой природы во Христе до монофизитства, часто и без всяких колебаний использовали выражение «Богородица», а Григорий Назианзин даже говорил, что тот, кто отрицает справедливость этого выражения, не является верующим. Для Нестория и представителей антиохийской школы, которые являлись приверженцами точки зрения, признающей различие двух природ во Христе, выражение «Богородица», наоборот, было неприемлемо; они усматривали в нем отголосок языческой мифологии, а то и богохульство, т.е. хулу на вечного и неизменяемого Бога Отца, и предпочитали выражение «Христородица» (mater Christi). По этому поводу разгорелся бурный спор между Несторием и александрийским епископом Кириллом, который закончился осуждением несторианства в 431 году в Эфесе.



С тех пор выражение «Богородица» стало пробным камнем ортодоксальной христологии; его неприятие было вернейшим признаком всякой ереси. Ниспровержение несторианства одновременно означало и победу сторонников культа поклонения Деве Марии. Почитание Матери обеспечивалось почитанием Сына. Оппоненты Нестория, особенно Прокл, его преемник на Константинопольской кафедре (умер в 447 году), и Кирилл Александрийский (умер в 444 году) с трудом могли найти достаточно выражений, чтобы выразить трансцендентальную славу Богородицы. Она была венцом девственности, нерушимым храмом Божиим, местом обитания Святой Троицы, раем второго Адама, мостом между Богом и человеком, средством воплощения Богочеловека, скипетром ортодоксальности. Через нее прославляли Троицу и поклонялись Троице, изгоняли дьявола и бесов, обращали народы в христианство, возносили падшие создания на небеса. Весь народ был на стороне эфесского решения. Радость по этому поводу вылилась в безграничное ликование с кострами, торжественными процессиями и иллюминацией. Казалось, что теперь поклонение Деве Марии, Богородице, Царице небес установилось навсегда. Однако вскоре возникла ответная реакция в пользу несторианства, и Церковь сочла необходимым осудить крайнее проявление евтихианства или монофизитства. Перед Халкидонским Собором, состоявшимся в 451 году, ставилась задача дать определение элементу истины, присутствующему в несторианстве, т.е. двойственной природе в одном богочеловеческом лице — Иисусе Христе. Тем не менее, выражение «Богородица» сохранилось, хотя оно и проявилось со значительным монофизитским уклоном.