Современное Богословие. лекция архиепископа Верейского Амвросия
Прежде всего, хочу поблагодарить за приглашение выступить со своими размышлениями о современном богословии. Для меня большая честь находиться среди вас. Мои мысли будут носить немного несистемный характер, поскольку то, о чем я буду говорить, вообще вещь несистемная, подобно любви, благодати, богопознанию. Это не столько доклад, сколько просто личные размышления меня как священнослужителя и ректора сначала Петербургской, а теперь и Московской духовных академий – самых крупных богословских учебных заведений нашей страны.
Вообще, на мой взгляд, слово “богословие” – не нуждается в дополнении “современное”. Богословие должно быть современным без особого на то указания. Богословие – это образ мышления, состояние ума, качество жизни, определяющее поступки и отношение богослова к чему-либо или к кому-либо. И в этом смысле богословие не может быть не современным. Богословие – ежедневно. Богословие – то, что ныне, здесь и сейчас.
Богословие – прежде всего образ жизни. Оно помогает познавать Бога. А Бога невозможно понять научными методами. Он познается каждым человеком, желающим этого, в момент настоящего. А отсылки к богословию древнему, либо к богословию IV века, например, и сравнение с богословием “современным” – это больше разговор о доктринах, богословских школах, мнениях различных богословов. Это богословские дисциплины, но не само богословие, как процесс.
Богословие – не столько научная дисциплина, сколько дисциплина практическая, действенная, даже экспериментальная. В том смысле, что Бог неодинаков для каждого и открывается в опыте, не похожем на опыт других людей. Я подчеркиваю именно эту сторону богословия – сторону личную, мистическую, неподвластную научному методу. Потому что богословие как науку делят на большое количество дисциплин, и большее значение часто придают интеллектуальному смыслу, а не духовному.
Богословие это практика. И именно поэтому в античности и в средние века богословие считалось основой прочих знаний и наук, поскольку оно давало человеку особый навык жизни и точку зрения, позволяющую смотреть на мироздание особым образом. Богословы осмысляли все, что есть вокруг, с позиции человека верующего, с пониманием того, что мир создан и поддерживается Творцом. Жизнь как связка Божественного и человеческого, союз таинственный и в то же время естественный – вот предмет размышлений богослова. И не просто размышлений, повторюсь, а именно самой жизни во всех мелочах: все осмысливается с учетом того, что мироздание создал и поддерживает Творец.
Богословие – это практика созерцания, углубления в свое внутреннее содержание. Практика останавливаться от суеты и пытаться за неподвластной нам текучестью бытия рассмотреть вечность, Бога, рассмотреть самого себя. В этом смысле богословие, конечно, не наука и стоит оно особняком от наук, поскольку у него иной метод. Благодаря этому богословие и было над научными дисциплинами, придавая им особый смысл и божественную глубину.
Сейчас дела обстоят иначе. Богословие стало одной из гуманитарных наук, причем далеко не самой важной в контексте современного гуманитарного знания. Гуманитарные же науки не воспринимаются как полезные для технического прогресса и экономического развития, роль которого выведена на передний план в современной картине мира.
Современное образование и современная наука это накопление и передача фактов, подтвержденных экспериментом. Богословие же не работает с фактами, которые можно доказать экспериментально. Сама работа с фактами несколько упрощает картину мира, сводя все до набора постулатов и не давая пространства для вещей необъяснимых, мистических, сложных и видимым образом отсутствующих. Богословие не может упрощать мир, поскольку мысль о непостижимом Боге не может быть простой.
Но дело даже не столько во второстепенной роли богословия по отношению к наукам, приносящим экономическую прибыль. Гораздо важнее то, что и в богословских образовательных учреждениях, семинариях, академиях и теологических факультетах преподаются разрозненные богословские и около богословские дисциплины, чаще всего достаточно фрагментарно, а самое важное – чаще всего без привязки к конкретному опыту, без целенаправленной богословской практики.
Это как если бы в художественных вузах будущих художников учили не рисовать, а проходили бы толкование древних рисунков древними же, чаще всего, людьми. Изучали бы историю развития художественного творчества. Говорили бы о различных школах, и о том, какие из них более правильны, а какие – менее. Но не учили бы рисовать. Или отдавали бы рисование на факультативное обучение, по желанию.
Такие аналогии можно провести с любым практически-направленным учебным заведением: спортивным, музыкальным, военным. Причин такому положению дел множество, и на мой взгляд, одна из важнейших – использование научного метода, применение его там, где нужна практика, а не только и не столько теоретизирование. Это появилось не сейчас, и я не критикую ни в коем случае научный метод, который дал множество замечательных плодов современному миру. Я хочу сказать о другом. В богословии важна практика созерцательной жизни, это его основа.
Богословие должно осмыслять современность. Так было всегда. Порой мне кажется, что наше богословствование сегодня сводится к рефлексиям о том, “как было”. А ведь богословие во все времена осмысляло современную ему картину мира: физику (космологию), естествознание, культуру, общественную жизнь.
Богословие – не запутывание и не затруднение жизни человека. Хотя так может показаться, если начать читать богословский трактат или учебник по какой-либо богословской дисциплине.
Богословие, на мой взгляд, это не схоластика, не попытка разложить по полочкам всю невероятную сложность как тварного мира, так и нетварного, вечного, непостижимого Бога и Его отношения к нам, сотворенным Им людям. Богословие, прежде всего, – мистика. То есть то, что невозможно унифицировать, объективизировать и как-то объяснить. Можно лишь чувствовать самому, указывать путь, чаще всего, примерный, но все же способный помочь человеку пойти по направлению к Богу.
Мы все понимаем, что общих правил, которые подойдут всем людям, не существует. Мы слишком разные, с разным ощущением собственной свободы, нас вдохновляют разные вещи. Такими нас создал Господь, и Он, конечно знает о том, что мы такие – непохожие друг на друга. Я думаю, Он не хочет, чтобы мы жили одинаково, писали одинаковые тексты, говорили одни и те же слова, одинаково одевались и ели одинаковую еду.
Так вот, богословие должно помогать человеку понять, что все несколько сложнее, чем просто свод правил и предписаний. Об этом говорил Иисус Христос в Евангелии. К Нему пришел юноша, он соблюдал все правила, предписанные его народу. Никогда ничего не нарушал. Но он чувствовал, что это далеко не все, ради чего он живет. И Господь предложил ему кое-что глубоко личное, задевшее именно его. Он предложил ему вещь, которая, казалось бы, шла вопреки правилам его народа – “раздай свое имение и иди за мной”. Он был богат – отмечает евангелист. И мы знаем, что богатство тогда считалось благословением Бога, особым расположением Господа к человеку.
И мы видим, что Господь действительно тронул его сердце. Но и оставил за юношей свободу выбора, не выдавая категоричных рекомендаций, но “если хочешь быть совершенным ...” (Мф. 19:21) Оставлять за человеком свободу выбора – именно так действует в мире Бог. И этот евангельский эпизод говорит нам, что все сложнее, чем соблюдение предписаний и правил.
Часто формальные описания, исследования, классификация терминов, текстов и артефактов ассоциируется с богословием. Но это совсем не богословие. Это формальные, внешние вещи, которые никак не отражают глубины, таинственности, внутренней силы не то что Бога, но и какого-либо святого человека, какого-либо важного в духовном смысле события. Но богословие – как раз в глубоком внутреннем содержании, а не во внешних признаках. Специфические богословские дисциплины конечно важны, они помогают, но ходят вокруг. То, что внутри этого круга – постигается только мистической связью с Творцом: молитвой, причастием, созерцанием.
И конечно, центральная и самая современная тема богословия как жизни – это причастие. Соединение с Богом через принятие в себя Его Тела и Крови – и есть то самое современное богословие, мистическое богословие, воплощенное в жизнь.
Подлинное богословие основано на любви. Подлинное богословие эмоционально, необъективно, непредсказуемо, поскольку связано с непостижимым Богом. Богословие это не система знаний и не логические конструкции. Богословие не может создавать теории. Богословие непредсказуемо, поскольку не подвержено детерминизму и какой-либо логике. Однако сегодня под богословием понимается именно теоретизирование, чаще всего, лишенное всякого содержание, теоретизирование ради самого процесса.
Если говорить о богословском образовании, в частности, об образовании будущих священнослужителей, то это, конечно, прежде всего, должно быть современное хорошее гуманитарное образование. Плюс некоторые специфические дисциплины. Наша культура, европейская культура, – основана на христианстве. Поэтому богословское образование – прежде всего культурное образование.
Нужно поместить ученика в контекст, чтобы он смог понимать, что происходит в культурной и общественной среде, и почему это происходит именно так. Но это только первая ступень. Изучать то, что вокруг богословия – можно бесконечно долго, поскольку гуманитарная наука вообще не имеет обозримого предела. Но даже став безупречным специалистом в богословских и около-богословских науках, человек не станет богословом больше, чем какой-либо другой гуманитарный ученый.
Но и без гуманитарного бекграунда, одним только мистическим опытом, невозможно стать богословом, по крайней мере таким, который сможет выразить невыразимые вещи языком, понятным современному образованному человеку.
Богословие должно приближать человека к тому состоянию, которое задумал для него Бог: богословие – то, что делает человека свободным, счастливым, полным любви. Этих вещей не сможет сделать ни одна другая наука, гуманитарная, точная, и даже церковная или богословская. Изменение жизни и мироощущения происходит не в теоретической сфере, а в практике ежедневной жизни. Богословие всегда современно, если оно практикуется богословом.
Если богослов современен, то он безусловно начнет прорабатывать новые богословские вопросы. Как пример могу привести современного богослова протоиерея Вацлава Ежека, который размышляет и пишет о богословии эмоций, о котором до этой поры либо ничего не писали, либо писали мало и в контексте других тем.
Богословом призван быть каждый человек. В силу различных обстоятельств этого нет сейчас. И, скорее всего, не будет никогда. Но тогда богословами должны быть хотя бы те люди, на которых ориентируются другие в духовном плане. Это священники, архиереи, проповедники, люди Церкви. И это воспитание богословов, конечно, должно происходить в духовных школах – семинариях и академиях.
Образование сегодня, и, к сожалению, богословское образование не исключение -– это передача фактов. Но сами по себе факты не имеют ничего общего с богословием. Порой образование утрачивает дух личного взаимодействия и дух общности, которые являются основой теологического прогресса. Это оправдано экономически, оправдано с точки зрения менеджмента учебного заведения. И это хорошо, скорее всего, для любого образования, кроме духовного. Потому что духовное образование – это прежде всего воспитание, самовоспитание. Это больше педагогика, чем фактология. Поэтому учебному заведению, которое может давать богословское образование, приходится сталкиваться с издержками другого плана. Мы не можем быть конвейерным производством. Богослов – это всегда личность, уникальность, а значит, к нему необходим личный подход.
Современное богословие должно стать жизнью и сознанием Церкви, а не только набором интеллектуальных абстракций, пусть даже и логически выверенных. Современное богословие должно быть пастырским в том смысле, чтобы осмыслять конкретные проблемы живых людей, вести человека дня сегодняшнего к Богу, быть путеводителем, при этом действительно зная правильный путь. Мне нравятся слова митрополита Сурожского Антония по этому поводу, обращенные к священнослужителям: “Да, ты получил образование в богословской школе, будь то семинария, будь то академия, но все равно это умственное образование тебя святым не могло сделать; не воображай, что можешь вести людей от земли на небо… Знаете, когда люди берут проводника в горы, они выбирают человека, который там бывал, знает дорогу, уже проходил ею. А священник, особенно молодой, который говорит: “Я получил полное богословское образование, я могу взять человека за руку и привести в Царство Божие” – не прав, потому что он там никогда не бывал”.
Современное богословие должно быть мистическим – то есть сообщать человечеству знание о Боге Живом через молитву и таинства, через участие в евхаристической жизни церкви. Современное богословие должно быть практическим – то есть не только словами и текстами говорить о Боге и спасении. Всю жизнь свою богослов должен наполнять содержанием жизни вечной.
Современное богословие должно быть разъяснением спасительного опыта Церкви, объяснением тех событий, которые стали основанием нашей веры – я имею в виду боговоплощение, жизнь, страдания, смерть и воскресение Господа нашего Иисуса Христа. Разъяснением значения этих событий для человека, живущего в современном мире, окруженного совершенно иным контекстом, наполненного почти полностью отличными смыслами, чем те, которыми жило человечество времен Спасителя и Великих Отцов.
И главное, современное богословие должно быть литургическим. В мире, где ко многим явлениям относятся, как к услугам, в том числе и к Церкви, которая должна “обслуживать” духовные потребности человека, современное богословие должно говорить о Божественной миссии, о величайшем даре приобщения к Божественным тайнам, о причастии Святого Духа, о таинственном общении богочеловеческого организма Церкви через Евхаристию – вкушение Тела и Крови Господа и Спасителя нашего Иисуса Христа.
Архиепископ Верейский Амвросий (Ермаков)
Источник: Официальный сайт Московской православной духовной академии
10 октября 2018 г.
Практическое и Академическое Богословие
Настоятель Ватопедского монастыря архимандрит Ефрем
Γέροντας Εφραίμ, Καθηγούμενος Ιεράς Μεγίστης Μονής Βατοπαιδίου Εμπειρική και ακαδημαϊκή θεολογία
Богословие не является для человека неким далеким и отстраненным явлением. Человек, созданный «по образу и подобию» Божию, может в действительности общаться с Богом. Он может по сути своей стать подобным Богу —под действием благодати Божией; он оживотворяется Богом, и вся его жизнь наполняется смыслом свыше. Произносимые им слова станут богословствованием, если они будут выражением, отображением и порождением разума, который находится в единении и в живом, действительном общении с ипостасным Божественным Словом.
В данном выступлении мы обратимся к учениям двух известных богословов, преуспевших в опытном, практическом богословии, — святому Григорию Паламе и приснопамятному старцу Софронию Эссекскому.
«Богословие — это когда мы живем в Боге, а Бог живет в нас» — очень точно отметил однажды старец Софроний. Богословию нельзя научить, оно не является порождением интеллекта, каким бы гениальным этот интеллект ни был. Богословие – это живой опыт, это — состояние нашего духа, которое можно достичь только опытным путем. Оно становится содержанием нашей молитвы и в то же самое время развивается благодаря молитве и питается ею. Святые отцы говорят, что богослов — этот тот, кто молится; и тот, кто приобрел истинную молитву, становится истинным богословом.
Православное Предание подчёркивает одну очень важную мысль, что человеку для достижения состояния истинного богословия, выражающегося в живом, реально переживаемом духовном опыте и высочайшем качестве ума, созерцающего духовные предметы такими, как они есть на самом деле, необходимо пройти на практике путь духовного очищения и возрастания в рамках исихастского аскетического образа жизни, который строго бы следовал последовательности духовных деланий и переживаемых состояний: послушность-молитва-богословствование. Как говорил старец Ефрем Катунакский, послушание является основой для чистой и богоугодной молитвы, а молитва, в свою очередь, приводит к очищению сердца от страстей и дару непогрешимого богословствования, переживаемого на опыте. Основой для приобретения дара богословствования он считал блаженное послушание.
Истинное богословие — это рассуждение о Боге, которое проистекает из единения с Богом. Без этого единения рассуждение о Боге не имеет смысла. Это то же самое, что описывать город, в котором ты никогда не был и который ты не видел своими глазами. Богословие как интеллектуальная деятельность, разработка суждений и понятий, намного уступает богосозерцанию. Без последнего богословие становится бесплодным, т.е. остается в рамках тварного; ему неведомо проявление нетварного в творении, и оно не способствует осуществлению общения с Богом. Святой Григорий Палама подчеркивает, что такое богословие настолько далеко отстоит от богосозерцания и от богообщения, насколько знание о богословии отстоит от умения богословствовать лично, поскольку рассуждать о Боге и находиться в живом общении с Ним — это не одно и то же. Святой Григорий Палама проводит различие между таким рассудочным, академическим богословием и богосозерцанием. Богословие отличается от богосозерцания ровно таким же образом, как знание о предмете отличается от обладания им. Только тот, кто вкусил благодать Божию на своем опыте и кому знакомо единение с Богом, может истинно и верно рассуждать и говорить о Боге, может богословствовать непогрешительно и правильно.
Это божественное единение становится возможным, когда умная энергия души спускается в очищенное от страстей сердце человека — то есть туда, где человек встречается с Богом. Открытие для себя совершенной энергии ума, помогающей душе постигнуть суть явлений и вещей через умозрение, и ее освобождение от холодной рассудочной деятельности является, пожалуй, самым важным вопросом для внутренней духовной жизни человека. Как абсолютно верно заметил приснопамятный о. Иоаннис Романидис, у совершенного богослова должна быть развита как умная энергия души, так и рассудочная деятельность. Соединение ума и сердца посредством умной молитвы привлекает божественные дарования к тем, кто со смирением и вниманием занимается умным деланием.
Переживание на своем опыте благодати Божией, которое, в конце концов, приводит к созерцанию нетварного света — это безопасный и испытанный способ прикоснуться к богословию. «Истинное же богословствование предполагает достижение со превышним Светом преестественного соединения», — пишет св. Григорий Палама. Именно таким является настоящее, благодатное, святоотеческое богословие, основанное на живом опыте общения с Богом. Оно находится не на уровне академического богословия и образования, а намного на более высоком уровне.
Настоящее практическое богословие обеспечивает и указывает верный путь, при помощи которого становится возможным познать истинную личность человека — чего не в состоянии достичь академическое богословие. Многие говорят сегодня о личности, но используют при этом аппарат философско-религиозных понятий и академический подход, который может лишь привести к превращению «отвратительной маски» в «маску интеллектуальную» или к отождествлению нового человека, пришедшего на смену «человеку ветхому», с неким академическим богословом в мантии. Но в этом контексте речь, конечно же, никак не может идти об очищении, просвещении и обожении человека. Только путем теоретического познания, без практики, невозможно достижение православной духовной жизни и проявление истинной сути человека. «Потому что не слушатели закона праведны пред Богом, но исполнители закона оправданы будут», — говорит св. апостол Павел. Святые отцы подчеркивают, что способность богословствовать приходит в качестве награды за настоящее духовное делание, когда «делание является основанием, на котором зиждется созерцание», а не наоборот.
Эта практика с точностью применяется в монашестве. Все монастыри являются школой духовной жизни и функционируют по единому принципу. Однако «школа монашества» отличается от богословских факультетов, которые были организованы в рамках определенных исторических условий мирской жизни. Монашество – это особая школа, где каждый день, каждое мгновение, каждое слово связаны с бытием Бога, с жизнью согласно с Его законами и заповедями». Старец Софроний подчеркивает, что «предаваясь монашеской жизни, мы максимально близко подходим к восприятию Бога, чего невозможно достичь, следуя логическим умозаключениям, которым обучают на богословских факультетах. Наша школа движется вперед лишь путем следования заповедям Божиим. В этом заключается различие между укладом монашеской жизни и системой обучения на богословских факультетах, где разрешается вести такой образ жизни, который нравится, лишь бы ты посвящал свои мысли проповедованию и учению. Что касается монашества, то здесь, главным образом, вопрос заключается в том, как прожить очередной день и не согрешить».
Такое освобождение от греха имеет большое значение, поскольку способно привести к видению Господа: «Блаженни чистии сердцем, яко тии Бога узрят». Профессор Георгиос Мандзаридис высказывается следующим образом по этому поводу: «Чистота сердца является условием боговидения, которое, в свою очередь, служит источником истинного богословия. Истинные богословы Церкви – это, в первую очередь, боговидцы. Наивысшим проявлением, кульминационной точкой богословия является видение Бога».
Святоотеческое богословие является богословием практическим. Простые монахи, несмотря на тот факт, что они совершенно не имели мирского образования, тем не менее, прожили и испытали величие этого богословия на своем опыте. Приснопамятный старец Иосиф Исихаст в одном из своих писем писал: «Истинный монах — это произведение Святого Духа. И когда в послушании и священно-безмолвии очищаются его чувства, когда его ум утишается и он достигает чистоты сердечной, то тогда получает благодать, просвещение и духовное ведение. Он сам становится светом, весь его ум, все его существо просвещается и источает богословие, так что если записывают трое, то не успевают за потоком благодати, который источается волнообразно и распространяет мир и крайнюю неподвижность страстей во всем теле».
Слово всех истинных богословов, познавших богословие на своем опыте, «живо и действенно и острее всякого меча обоюдоострого: оно проникает до разделения души и духа», их слово способно исцелить и возродить «труждающиеся и обремененные сердца» людей. Это слово — основанное на реальном опыте; отличающееся от других; слово, изреченное мужами совершенными; слово, вдохновляемое Духом Святым, которое ощутимо воздействует на сердце человека; оно не имеет ничего общего со словом рассудочным, рационалистическим, с сухим, безжизненным академическим словом.
Что может предложить человеку академическое богословие? Профессор Георгиос Мандзаридис, пытаясь определенным образом соединить академическое и практическое богословие, дает очень верную трактовку академического богословия, при этом используя термин «осознание» из социологии Макса Вебера.
«При этом исследователь не только не исключает из своего исследования богословский опыт, который представляет собой опыт познания нетварного, но и пытается, насколько возможно, понять его и представить максимально истинным образом. Осознание в этом случае происходит не только с помощью рассудка, интеллекта, а приобретает глубокий духовный характер. Речь идет не о рассудочном, а о духовном подходе, который становится возможным при помощи деятельности человеческого разума, как это отмечается в библейской и святоотеческой антропологии». Профессор Мандзаридис подчеркивает, что «аскетическое делание становится методом богословского познания или методом богословской науки. И, таким образом, методология богословской науки, по сути, совпадает с методологией усовершенствования человека путем аскетического делания».
Богословие в своем истинном измерении неразрывно связано с аскетическим образом жизни и стяжанием благодати Божией, и имеет практический характер. Наилучшее сочетание практического и академического богословия достигается в том случае, когда ведущую роль в этом единении занимает практическое богословие. Практическое богословие более важно, имеет духовный приоритет по сравнению с академическим богословием; при этом присутствие последнего не исключается полностью и не отрицается его значение, «что было бы не просто ошибочным, но даже греховным», как очень точно отметил старец Софроний. Академическое богословское образование открывает перед нами новые горизонты, позволяет нам разобраться в богословских проблемах каждой новой исторической эпохи, всегда является необходимой составляющей в качестве знания. Но достичь наивысшего уровня, единения с Богом, возможно только по благодати Божией, путем применения богословия на практике, в своей жизни.
Общеизвестным фактом является, конечно, и то, что академическое богословие часто бывало безразличным, а иногда и высмеивало практическое богословие, что, в свою очередь, является плодом обмирщения. Обмирщение в жизни и укладе Церкви, и обмирщение богословия находятся в зависимости друг от друга. Чем больше искажается жизнь верующих, чем меньше они опираются на Евангельские заповеди, чем больше верующие «сообразуются веку сему» и чуждаются святоотеческой традиции, тем более обмирщенной становится Церковь и Ее богословие. Обмирщение богословия отражает обмирщение Церкви и наоборот.
Мы надеемся, что в монашестве и в академических кругах и далее будут присутствовать богословы, применяющие богословие на практике, в своей собственной жизни, поскольку и монахи, и академические богословы должны стать настоящими богоносцами. Может быть, они и не достигнут той высоты и того опыта, которыми обладал св. Григорий Палама или старец Софроний, но, тем не менее, они должны хотя бы постараться приблизиться к ним и черпать вдохновение из их опыта.
Более того, следует отметить, что все верующие, крещенные православные христиане, могут на себе испытать сущность богословия, которое ни в коей мере не является привилегией лишь тех, у кого есть дипломы об образовании богословского факультета. Богословие, как мы уже неоднократно отмечали, напрямую связано с сознательным следованием евангельским заповедям и жизнью во Христе. Во времена Византийской империи богословствовали все, даже императоры. В Константинопольском университете богословие не преподавалось. С жесткой критикой в адрес известного богослова того времени Иоанна Кипариссиотиса, противника учения св. Григория Паламы, после смерти святителя выступил не кто иной, как император Иоанн Кантакузин, а не какой-либо представитель церковного руководства.
Очень важно, чтобы в эту эпоху постмодернизма и глобализации, современниками которой мы являемся, святоотеческая традиция продолжала жить и применяться на деле, чтобы богословие освободилось от жалкой и мелочной самодостаточности, напрочь отвергло бы все элементы обмирщения и не превратилось бы в постпатристическое богословие, видоизмененное и чуждое благодати Святого Духа, которая направляла святых отцов нашей Церкви. Мы желаем, чтобы богословие оставалось живым, помогало решать ключевые проблемы человеческой жизни, применялось на практике, было исполнено благодати Святого Духа и всегда применяло святоотеческий подход по отношению к нашим ближним.
перевод интернет-содружества Православный Апологет 2018 год.
Зачем Теология современному университету
На вопрос, зачем теология современному университету, ответил канд. физ.-мат. наук, канд. богословия, директор Научно- богословского центра междисциплинарных исследований СПбГУ, доцент Санкт- Петербургской Духовной Академии, настоятель университетского храма Святых апостолов Петра и Павла, протоиерей Кирилл Копейкин.
Нужен диалог
Наш выдающийся соотечественник лауреат Нобелевской премии Виталий Лазаревич Гинзбург (1916– 2009) в своей нобелевской лекции перечислил «три „великих“ проблемы современной физики», существование которых, по его словам, означает, что «пока вопросы не выяснены, ни в чем нельзя быть уверенным». Первая — это «вопрос о возрастании энтропии, необратимости и „стреле времени“», вторая — «проблема интерпретации нерелятивистской квантовой механики и возможности узнать что-либо новое даже в области ее применимости» и, наконец, третья — «вопрос о редукции живого к неживому, т. е. вопрос о возможности объяснить происхождение жизни и мышления на основе одной физики» . По моему глубокому убеждению, все эти поистине великие проблемы неразрешимы вне рамок теологического дискурса.
Попробую пояснить свою мысль. Дело в том, что современная физика возникла не просто как эффективный способ познания мира, но как новое — естественное — богословие, богословие Природы, восполняющее прежнее богословие — богословие Откровения. Именно в контексте европейской интеллектуальной традиции, укорененной в библейском мировосприятии, сформировалось представление о двух божественных Книгах — Книге Мира и Книге Откровения, между которыми нет и не может быть противоречия, поскольку они созданы одним Автором. Но самое главное: если мир — это Текст Творца, то к нему могут быть применены те же методы исследования, что и к Библии.
Новоевропейская наука от исследования прагматики и семантики мироздания — чем, собственно, занималась наука средневековая, искавшая символический смысл вещей и событий, — перешла к изучению синтагматики Книги Природы: суть «объект(ив)ного» метода познания состоит в том, что изучается математическая форма отношения различных «элементов» мира. Сегодня для разрешения сформулированных академиком Гинзбургом проблем нам необходимо наполнить смыслом обнаруживаемые объективной наукой синтагматические структурные закономерности «текста» Книги Мира, а значит — вновь вернуться к ее семантике и прагматике. Только так можно подойти к разрешению проблемы сознания, остро стоящей на повестке дня сегодня.
Одна из основных сложностей постижения сознания заключается в том, что оно обладает специфическим качеством субъективности, описываемой в категориях смысла, ценности, интенции, тогда как объективные мозговые процессы описываются в категориях физических: силы тока, частоты колебаний, разности потенциалов. Именно субъективность сознания, которую не удается охарактеризовать на языке физики, обусловливает главные теоретические и практические трудности его описания и моделирования. «Сознание — величайшая тайна… Дело обстоит не так, что у нас нет детальной теории; мы абсолютно не понимаем, как сознание встроено в природу», — говорит видный современный философ Дэвид Чалмерс. И вот как раз здесь на помощь может прийти теология. Смысл, ценности, интенции — все эти содержательные категории могут быть обретены лишь в том смысловом контексте, в котором наука возникала — в контексте библейском, теологическом, поскольку именно теология представляет собою внутри гуманитарных наук элемент гуманитарного в собственном смысле слова — вопрошание о человеческой сущности, не сводимой к биологическому или социальному существованию и придающей каждой личности абсолютную значимость — значимость, обусловленную возможностью вступать в диалог со своим Творцом.
Проблема интерпретации квантовой механики (и тесно связанная с ней проблема «сознание — тело»), т. е. задача наполнения смыслом тех фундаментальных структур, которые мы обнаруживаем, исследуя Книгу Природы, не может быть решена вне смыслового контекста — а это опять-таки теологический библейский контекст. «Физика не состоит лишь из эксперимента и измерения, с одной стороны, и математического формального аппарата, с другой, — отмечал Паули в одной из бесед с Гейзенбергом, — на стыке между ними должна выступить подлинная философия».
А ведь если задуматься, то это настоящий скандал: для описания фундаментального уровня природы мы используем математический конструкт (вектор состояния, представляющий собою фундаментальное квантовомеханическое понятие и являющийся математическим представителем микрообъекта), смысл которого не понятен нам самим! Известный английский физик Энтони Садбери убежден: «Нельзя считать правильным, что единственная цель научной теории состоит в предсказании результатов экспериментов… Предсказание результатов экспериментов — не цель теории; эксперименты лишь позволяют проверить, верна ли теория. Цель теории — познать окружающий нас физический мир». Проблема же познания природы мироздания принципиально важна для теологии, поскольку один из важнейших вопросов, на который она пытается ответить, — это вопрос о том, как возможно то, что на языке христианской традиции называется спасением (а спасение всегда понималось как соединение с Богом); а значит, это вопрос об онтологии мира, и потому так много богословских текстов посвящены обсуждению на первый взгляд, казалось бы, естественно-научной проблематики — происхождению мира и устроению человека.
Наконец, проблема необратимости и «стрелы времени» ставит вопрос не только о причинах существования и эволюции Вселенной, но вплотную подводит к вопросу о цели и смысле существования мира, к проблемам телеологическим и теологическим.
Таким образом, все перечисленные научные проблемы суть проблемы смысловые, и решать их надо в том смысловом контексте, в котором возникала современная наука, в пространстве академического диалога между наукой и теологией. Помимо перечисленных «великих» существует также множество других важных проблем, обсуждать которые здесь не представляется возможным в силу ограниченности места, я упомянул лишь наиболее острые. Но все-таки самое главное даже не в том, что теология сможет помочь разрешить «великие» проблемы естествознания; главное предназначение теологии — помочь человеку обрести свое место во Вселенной — а именно в этом высшее предназначение университета, ибо главная идея, лежащая в его основании, — идея универсальности знания — не знания, раздробленного на множество частностей, не механического объединения наук на некой общей основе, но знания, способного с единой точки зрения охватить всё целое, весь universum — видимое и невидимое, телесное и духовное, естественное и преестественное. Как писал Э. Шрёдингер, «мы унаследовали от наших предков стремление к объединенному, всеохватывающему знанию. Само название, данное высочайшим институтам познания — университетам, — напоминает нам, что с древности и в продолжение многих столетий универсальный характер знаний был единственным, к чему могло быть полное доверие». Как замечательно сказал С. С. Аверинцев, «человек — это существо, которое, во-первых, по определению имеет идею целого и даже слова для выражения этой идеи — to pan, Universum, das All, “мироздание” и прочая, и притом так, что его человеческая сущность радикально обусловлена серьезностью, каковую эти слова и эта идея для него имеют; а во-вторых, тоже по определению, не может этого целого — знать, т. е. сделать предметом информации именно как целое. Человек обречен одновременно знать только части целого, “знать отчасти”, как выражается апостол Павел (1 Кор 13:12) — и быть с несомненностью извещенным, что целое есть и что только внутри целого части обретают подлинный, достойный человека, т. е. выходящий за пределы утилитарности смысл. Океан для рыбы и лес для зверя — среда “обитания”, другая живая тварь для них же — корм, пища, и в их неповинном мире все это правильно и непостыдно; но хотя и человек искони “промышляет” и с океаном, и с лесом, и с живыми тварями, для него абсолютизация утилитарной установки не может быть невинной: поэзия, а затем и философия твердят ему, что “немолчно шумящее море”, помянутое Гомером, — не просто торговый путь, а стихия, соотнесенная с тем, для чего любомудры придумали странные слова: “космос”, универсум”. Руссоистской сентиментальностью в отношении природы ни у Гомера, ни у древних философов и не пахло. Какая тут сентиментальность? Ум человека мыслит целое как мыслительный, вовсе не сентиментальный императив. Целое уму вполне объективно “задано”. Однако оно ему “не дано”. Это значит, что человек есть необходимым образом homo credens, существо верующее».
