«Филио́кве (лат. Filioque — «и от Сына») — добавление к латинскому тексту Никео-Константинопольского символа веры, сделанное в VII веке Западной (Римской) церковью в догмате о Троице: об исхождении Святого Духа не только от Бога-Отца, но «от Отца и Сына», и официально принятое ею в XI веке. Стало одним из поводов для разделения Вселенской Церкви».
Вопрос о Филиокве имеет большую важность в богословии, но не имеет никакой практичной важности в христианской жизни. По своей сути спор о Филиокве - это один из примеров, насколько богословие способно стать абстрактной сферой, отдалённой от реальной жизни. Много ли христиан в своём доброделании вспоминают этот вопрос о наличии или отсутствии Филиокве? Вспоминают зачастую тогда, когда имеется страсть найти кого-то, кто похуже их, например, еретика. Кто из христиан в смертный час что-то там помнит из Символа веры, кроме "Бог есть любовь"? Бывают такие испытания, что всё, заученное годами, враз вылетает из головы, кроме "Господи, помилуй! Господи помоги!"
Пресвятая Троица - это непостижимая тайна, которую богословие укладывает на прокрустово ложе интеллекта. Можно задаться вопросом: почему человек дерзает чему-то бесконечному Божьему придать конечный, ограниченный, и притом как бы законченный смысл? Не от того ли, что он страшится бесконечности Бога? В этом страхе есть нечто такое, что взывает к Господу лишить его, человека, свободы и спеленать его, как младенца. В этом есть нечто подобное побегу от ответственности.
Господь милостив и знает наши немощи и страхи, поэтому Он снисходит до наших немощей и страхов, позволяя нам до времени ограничивать неограниченное. Но разве мы не призваны к взрослению? Почему мы всеми силами не хотим вырастать из пелёнок? Другими словами, когда в уме человека тайна подвергается метаморфозе и становится осязаемым объектом, имеющим форму, размер и цвет, то можно сказать, что человек бежит от духовной зрелости, потому что "форма, размер и цвет" - это атрибуты не духовного, а телесного.
Справедливо, конечно, сказать, что Сын Божий - это величайшая Тайна, которая приобрела телесные атрибуты. Но эту Тайну мы созерцаем духом, и ни в коем случае не препарируем на составляющие, как это делаем с Пресвятой Троицей, и в частности с догматом об исхождением Духа.
Страх бесконечности принудил древних греков заставить уйти из жизни Сократа, ибо этот философ показал, что человеческая мысль, имея начало, не имеет конца. А любая бесконечность крайне пугает человеческое естество, так как не даёт человеку всё измерить и просчитать, и поэтому человек лишается опоры и определённых рамок, в которых он обустраивает свой быт (читай "традицию").
Да, к сожалению, и традиция может стать идолом, когда ей запрещают гармонично развиваться и принуждают окаменеть в виде неживой статуи для поклонения. И вообще что значит сохранять традиции? Разве мы имеем такие традиции, которые никогда не эволюционировали до нашего прихода в этот мир? Ломка традиций - опасное и вредное занятие, но и консервация традиций - не менее вредно и опасно. Не надо путать традицию с закоснелостью.
После небольшого отступления от проблемы о Филиокве, можно сказать что, если Западная церковь добавила к Символу веры "и от Сына", то Восточная церковь не уступая Западной церкви в своеволии добавила слово "только", мол, "исходящего только от Отца". Конечно, это "только" не присутствует в оригинальном тексте, но вскоре стало подразумеваться. Соринку видим в чужом глазу, а в собственном бревна не замечаем.
Не правда ли то, что составители Никео-Константинопольского Символа Веры умолчали о том, исходит ли Святой Дух "только" от Отца, или же также "и от Сына"? Они, судя по всему, оставили этот вопрос в области тайны, чего не скажешь о тех, кто сломали эту традицию составителей Символа Веры.