Доктор Богословия, профессор Московской духовной академии Алексей Осипов поделился с ответственным редактором «Журнала Московской Патриархии» священником Александром Волковым своими размышлениями о том, с чего начинается Богословие, нужны ли священнику знания, сколько должна длиться идеальная проповедь, можно ли читать вслух «тайные» молитвы в алтаре и какая главная проблема в церковной жизни обнаружилась во время эпидемии ковида.

11594.jpg

В главном — единство

— Алексей Ильич, хотелось бы с Вами поговорить в первую очередь о Богословии как об образе мысли и об образе слова. Вы всю жизнь этим занимаетесь: думаете о Боге и говорите о Боге. Что такое Богословие для Вас лично?

— Приведу знаменитые слова Иоанна Лествичника: «Совершенство чистоты есть начало Богословия». Что это он сказал? При чем тут чистота? Может быть, - мысль, сила ума, эрудиция? Нет! Именно совершенство чистоты! Это критерий, по которому мы можем судить о том, какое Богословие находится в данный момент перед нами.
Можно всю жизнь говорить о Боге и остаться без Бога. Богословие не должно быть какой-то абстракцией, теоретической моделью. Но на деле очень часто получается, что Бог Сам по себе, а я сам по себе.
Например, протестантизм с самого начала провозгласил: спасаемся «только верой» и «только Писанием». И этого достаточно для Богословия? Вот пример. В Австралии была очередная ассамблея Всемирного Совета Церквей. Что можно было услышать там? "Дух Святой — это женское начало в Троице. Иисус Христос — это, конечно, идеальный человек, но говорить о Нем как о Боге не стоит. Богородица — Приснодева? Ну, знаете, это слишком... Это же невозможно!" И так далее. И все это говорили не кто-нибудь, а доктора, профессора Богословия! (ужос! (добавлено автором сообщения))

Отсюда возникает вопрос: по каким же критериям можем мы судить о верности или ложности того или иного Богословия? Что должно быть основой Богословской науки? При каком условии те или иные Богословские идеи могут рассматриваться как верные, как допустимые, не искажающие учения Откровения? Если скажем — им является только Священное Писание (кажется, прекрасный тезис), то возникает следующая неразрешимая проблема. Вот мы сейчас сидим и размышляем, как понять, например, слова в Деяниях апостолов о епископах, пресвитерах. Это административные должности или священные степени иерархии? А вопросы о Евхаристии, о соединении природ во Христе и так далее? Какое понимание и на каком основании можно считать правильным? Мы же знаем, сколько разделений произошло в христианстве по причине именно разного понимания Священного Писания.
Но в таком случае где же критерий истинности? На этот вопрос прежде всего и должно ответить Богословие. Что же оно такое? По идее, это, конечно, познание Бога. Но при каком условии оно может быть истинным?
Все, кажется, должны бы согласиться, что этим условием является та чистота сердца, о которой сказал Сам Христос: «Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят» (Мф. 5:8). Но кто эти чистые сердцем, которые видят Бога и, следовательно, являются Богословами? Этот вопрос и стал непреодолимым средостением между Богословием действительным и мнимым, между чистыми сердцем и гордыми умом.

Уже древние гностики считали себя Боговидцами. Западными же схоластами рассуждения о Боге были доведены до такой нелепой изощренности, что нередко становились предметом законной критики и насмешек. Вспомните, например, «Похвалу глупости» Эразма Роттердамского.
Однако именно это чисто умовое, рациональное Богословие и стало единственной Богословской наукой в католичестве, протестантизме и в православных школах до сего дня и, несомненно, пребудет до скончания века. Посмотрите хотя бы на названия дисциплин и их программы в бакалавриатах, магистратурах Богословских школ. Богословие чистого сердца оставалось какое-то время в отдельных православных монастырях. Мысль же, что истинное ви́дение Бога, то есть Богословие, возможно только через очищение души (ума и сердца) от страстей, отвергнута и полностью заменена игрой ума, которой можно успешно заниматься, даже не веря в Бога. Об этом с горечью писал выдающийся святой епископ-аскет XIX века Игнатий (Брянчанинов).
Но кто достигал в своей жизни истинного Боговидения? Только подвижники веры. Их святая жизнь поэтому может являться единственным гарантом истинности их Боговидения, их Богословия. Возразят: и святые расходились во мнениях, и они спорили между собой. Верно. Поэтому в Православии критерием истинности является не просто мнение того или иного отца, но их согласное учение (сonsensus patrum) по конкретному вопросу. Ибо когда множество святых отцов разных времен, народов, образования, часто не зная друг друга, согласно утверждают одно и то же, то совершенно ясно, что здесь говорит уже не просто ум, эрудиция человека, не его домыслы, а голос Святого Духа. Да, и такими вопросами, как правило, являлись самые основные: вероучительные и аскетические. Это хорошо выражено в основополагающем правиле: In necessariis unitas, in dubiis libertas, in omnibus charitas («В главном — единство, во второстепенном — свобода, во всем — любовь»). Такое согласие отцов действительно — основа истинного Богословия.

Так было на Вселенских Соборах, которые иногда месяцами продолжались. Почему так долго? Потому что читали, изучали святых отцов по обсуждаемому вопросу. Спорили. Это была очень трудная работа. Нужно было узнать, что пишет Василий, Афанасий, Григорий, прочие. Таким образом отцы приходили к единому убеждению и принимали окончательное суждение. Об этом великолепно сказал преподобный Симеон Новый Богослов (Х век): «И [таковой человек]... всем другим [то] описывает, излагая Богоприличные догматы, как все предшествовавшие святые отцы учат; ибо таким образом они божественный символ сложили».
Есть два вида Богословия, которые принимаются Церковью. Первое — когда им занимается святой человек, достигший чистоты сердца. Его учение, согласное с учением других святых отцов, и является истинным Богословием.
А когда по какому-то вопросу такого учения нет, то остается широкое поле для мысли при условии отсутствия противоречий со Священным Писанием и святоотеческим Преданием Церкви.

Второй вид прямо показывает опыт соборных решений Церкви. Отцы Соборов не просто сами решали все вопросы, как это делается на обычных человеческих собраниях, но изучали святоотеческое учение по данному поводу, принятое Церковью, и затем на этой основе принимали решение. Это святоотеческое наследие велико. И теперь еще сотни томов отеческих творений ожидают своего перевода с древнегреческого и латинского языков. Так что пищи для занятия Богословием на все времена более чем достаточно. Этим святоотеческим наследием Богословская мысль не связывается, но получает твердый Богооткровенный фундамент для своего верного развития. И только самомнение может игнорировать это сокровище. По такому пути самости пошло западное Богословие и запуталось в дебрях умствования. Почему протестантизм распался на множество ветвей? Потому что у каждого «Богослова» свое мнение по любому вопросу — святые отцы им не авторитет.
Но Христос сказал: «Я есть истина». Следовательно, есть не только мнения, но и истина! И где ее можно найти, кроме согласного учения отцов?

Чтобы тебя услышали — говори кратко

— Вы уже на протяжении, наверное, лет пятидесяти преподаете в духовных школах. Очень многие люди, которые хотят Богословствовать в нашей Церкви, учились этому у вас. Чем является, на ваш взгляд, Богословие для будущего пастыря? Одной из дисциплин? Необходимостью выучить и сдать страшному профессору Осипову свой предмет? Или для каждого будущего священника это очень важная часть его жизни?

— Есть две крайние точки зрения. Одна из них: главное для священника быть Богословски образованным, и это является показателем его священства. Вторая крайность: главное — совершение Богослужений. Учеба же и получение Богословского образования — это только помеха его пастырскому служению.
Но крайности, как всегда, сходятся в том, что они одинаково опасны и вредны. И образование, и невежество без жизни по евангельским заповедям, без борьбы со своими страстями, без молитвы (а не вычитывания положенных молитв и поминаний!) одинаково превращают принявшего священный сан в бездушного жреца, наемника, который совершает не Богослужение, а пустой обряд, не освящающий ни себя, ни людей. Ибо слово «священник» происходит от «святой», «освященный».
Священник, являясь прежде всего наставником и учителем народа, должен твердо знать и догматы веры, и основы духовной жизни. Это начальное Богословие необходимо каждому пастырю, и потому нужно учиться. Но он должен быть и священником по существу, то есть молитвенником, духовным руководителем и помощником каждого верующего. Заниматься же Богословием ради Богословия, ради каких-то амбиций, естественно, неразумно, поскольку не принесет пользы ни ему, ни пастве.
Но, повторюсь, крайние точки зрения губительны. Потому что сколько угодно тех, которые великолепно знали Богословие, но, оставив христианскую жизнь, вообще отпадали от Церкви. Точно так же и не хотящие знать ни Писания, ни отцов заводили народ в дикие дебри суеверий.

— Алексей Ильич, вы сказали об учительстве как о ключевой составляющей пастырского служения. Но каждый ли священник должен выходить на амвон для проповеди? На ваш взгляд, проповедь для священника — вещь принципиально первостепенная, или все же она только для избранных, для тех, кто изнутри чувствует необходимость такой деятельности?

— Каждый священник должен проповедовать, иначе он не пастырь, а жрец. Если он не имеет дара слова, а такое бывает, никто не мешает ему найти полезную проповедь, хорошие отрывки из святых отцов и просто зачитывать их. До середины XIX века проповеди только читали, никто не смел говорить их от себя. И когда архиепископ Харьковский Амвросий (Ключарев) начал произносить свои импровизированные поучения, это стало открытием. Живое слово! Поэтому не можешь говорить — потрудись найти подходящий текст, выйди на амвон и скажи: «Сейчас я вам зачитаю наставление такого-то святого, оно небольшое, не беспокойтесь, долго вас не задержу». Не надо только этих получасовых проповедей, не надо мучить народ. Пять, максимум десять минут — и этого достаточно для доброго назидания.

— Всего пять минут? А сколько, на ваш взгляд, должна длиться идеальная священническая проповедь? Столько же?

— Десять минут — это предел. Может и пяти хватить, потому что люди, особенно не получившие образования, неспособны слушать дольше. Об этом говорят и психологи. Чтобы тебя услышали, нужно говорить кратко.
Самую большую похвалу я, например, когда был студентом, получил именно за это. В Академии мы должны были произносить проповеди на акафисте, когда все духовенство выходит в центр храма. И вот, помню, стоит ректор, отец Константин Ружицкий, уже старенький, и я произношу трехминутную проповедь. Как же он меня благодарил — за краткость!

— Но чем короче проповедь, тем ее сложнее готовить. Полчаса говорить легче, чем пять минут.

— Да, растекаться мыслью по древу, может быть, и проще. Для проповеди нужна одна хорошая мысль, чтобы она осталась у людей в сознании. В чем заключается одна из бед проповедников? Вот праздник, и он начинает пересказывать уже всем известную его историю. А каков его духовный смысл, какое он имеет отношение к нашей внутренней жизни, какое назидание мы имеем — ни слова. Но ведь каждый церковный праздник — это не просто событие, но и научение людей. Вот в чем суть проповеди! Но часто этого нет.