У Иисуса никогда нет полного единства с толпой, слитности с нею. Толпа вовсе не настолько пуста, чтобы он мог заполнить всю ее своим учением. У толпы — свои ожидания, свои представления о помазаннике, грядущем царе иудейском. Недаром Иисус, «узнав, что хотят придти, нечаянно взять Его и сделать царем, опять удалился на гору один» (Иоанн, 6, 15). Вообще, если по Матфею отношения Иисуса с толпой портятся только в самом конце (да и то по наущению Каиафы), то по Иоанну конфликт изначален.

Но чем бы ни грозила толпа Иисусу, вне толпы его просто нет. Иисус пришел к толпе, и до ее рождения ему нечего было бы делать в Палестине. Вся проповедь его адресована публике особого рода: людям, способным сбегаться на проповедь, следовать за проповедником, отделять себя от всего прочего дома Израилева, менять быт и мысли. Уже отмечался индивидуальный характер проповеди Иоанна Крестителя и Иисуса. Действительно, Иисус старается спасти не столько народ в целом, сколько отдельных людей. Его интересует поведение Марфы, Марии, юноши, спросившего о путях к спасению, и т. п. (то, что не интересовало пророков). Но чаще всего он разговаривает все же не с отдельным человеком, а с толпой. Переход к отдельным людям от «всего народа» оказался возможен только через аудиторию — через толпу, через синагогу и церковь.

При множестве законоучителей и проповедников люди чувствуют себя одинокими, «изнуренными», сбиваются в толпы-стада. Слитность людей в толпе — иллюзия. Именно в толпе люди «изнурены и рассеяны», каждый сам по себе. Не может быть ничего наивнее, чем старый романтический миф о массе, черни, поглощающей индивида. На самом деле, индивид родился именно в массе, толпе. Массовизация означает индивидуализацию.

Здесь необходимо отметить, что толпа — лишь одно из проявлений массы, особого состояния общества, в котором люди атомизированы, не связаны намертво со своей общиной, деревней, цехом, профессией. Толпа как бы вырывает человека из его социального гнезда, из нормальной более или менее престижной позиции. Здесь люди заброшены, рассеяны, а потому — изнурены. Толпа, не состоящая из индивидов, — это не толпа собственно, клановая сходка. Индивид родится вместе с толпой.

Во дворе храма проповедовал и Иеремия (Иер. 19, 14; 26, 2; 36, 6), когда здесь собирались не только иерусалимляне, но и паломники из других городов (Иер. 36, 6), но сама толпа на Храмовой горе, а тем паче пестрота ее, отдельные лица и мысли в ней не привлекали пророка. Да и не было у пророка таких слов для толпы и лиц. Толпа названа в Тосефте 'ūkhlōsin от греческого θχλος. Лицо же parsūph — от латинского регsonа или от греческого πρóτ ωπον — маска, физиономия, личина, личность.

В последних книгах Ветхого Завета уже начинается смертельный диалог личности с толпой. Книги эти принадлежат не скромным писцам и не пророкам, устам Бога, но мудрецам (hākhāmĭm), щеголявшим своей мудростью. От этих мудрецов пошло многочисленное племя законоучителей (рабби), любивших предвозлежания на пиршествах, председания в синагогах и приветствия в народных собраниях. «Через нее я буду иметь славу в толпах (ένóχλοις) и честь перед старейшими, будучи юношею», — говорит о мудрости автор Книги Премудрости Соломоновой (Прем. 8, 10). Слова, немыслимые у пророка! Но оборотная сторона искательства славы — страх перед толпой. Иисус, сын Сирахов,восклицает: «Трех страшится сердце мое, а при четвертом я молюсь: городского злословия, возмущения черни (дословно: «собрания толпы» — έκλησίαν θχλον) и оболгания насмерть» (Сир. 26. 5—6). Где почести и слава, там смятение и буйство.

Не следует понимать дело так, что в Ветхом Завете совсем нет толпы, а в Новом — совсем нет народа. Слово 'ūkhlōsin (толпа) в Танахе отсутствовало. Слово hamōn, означающее в современном иврите толпу и массу, в Библии значит «полчище», "группа врагов". Иногда в значении «толпа» употреблялись слова 'ēdah и kahal, основной смысл которых все же иной. В Ветхом Завете отсутствует не вообще толпа, а толпа-аудитория, толпа как нечто регулярное и осознанное, столь же осознанное, как народ. Отсюда и необходимость заимствования греческого слова, возникшая тогда, когда возникло само понятие.

в Новом Завете народ, конечно, есть. В «Деяниях апостолов» Петр говорит: «Да будет известно всем вам и всему народу Израильскому, что именем Иисуса Христа Назорея, которого вы распяли...» (Деян. 4,10). Подобно пророкам, Петр обращается не к толпе, окружающей его, а ко всему народу, который весь виновен и мистическим образом совпадает со слушающими Петра конкретными людьми. Да и сам Матфей, чаще других говоривший о толпе, влагает именно в уста «всего народа» роковую фразу: «Кровь Его на нас и на детях наших» (Матф. 27, 25). «Весь народ» (πας θλαòς) явно пришел сюда из пророческих обличений, возлагающих вину именно на народ израильский, на евреев как нацию, изменившую Всевышнему.

И все же Новый Завет — царство толпы, Ветхий Завет — царство народа. Между книгой Иисуса, сына Сирахова, и Евангелием от Матфея произошла революция — появление толпы, массы, индивидуума, личности.